Она смотрела на него, явно не в состоянии поверить, что он действительно имел в виду то, что сказал. Он заставил себя зевнуть, и по выражению, промелькнувшему на ее маленьком лице, понял, что был не очень убедителен.

— Тебе не хочется спать, — сказала она обвиняющим тоном.

— Ка, нет, — признался он. — Я делаю ложь, да? Чтобы сделать тебе спокойно. Мое сердце лежит на земле, когда ты боишься. Давай будем радоваться. Расскажи мне историю.

— Охотник, на мне нет ничего из одежды, — пропищала она.

Одна из его темных бровей вопросительно приподнялась.

— Ты должна иметь одежду, чтобы рассказывать истории?

— Нет. Мне кажется я… ну, в общем, это могло бы помочь мне думать.

Он вздохнул и перекатился на спину, увлекая ее за собой в изгибе своей руки. Прижав ее голову к своему плечу, он сделал невероятное усилие игнорировать ощущение ее шелковистого тела на своем и сказал:

— На этом команче надеты штаны. Я буду рассказывать истории.

И с этими словами Охотник начал говорить, улыбаясь иногда самому себе, так как он быстро обнаружил, что ему так же трудно сосредоточиться на своих мыслях, как и ей, когда она обнаженная лежит рядом. Хриплым шепотом он поведал ей о пророчестве. Когда он закончил, она пошевелилась, лежа в изгибе его руки.

— Это твоя песня?

— Huh, да.

— Но она прекрасна!

С удивлением Охотник осознал, что он был того же мнения.

— Раньше у меня было много ненависти к словам песни. — Он намотал на палец прядь ее волос, улыбаясь. — И большая ненависть к женщине с волосами цвета меда, которая когда-нибудь украдет мое сердце. Я хотел убить тебя.

— Но я не женщина твоей песни.

— Ода, ты и есть та женщина.

— В песне говорится, что Народ назовет меня Маленькой Волшебницей. Они не назвали! И никогда не назовут. Я далеко не волшебница.

— Это придет, — заверил он ее. — Должно прийти. Все слова должны.

Она увидела, как потемнели его глаза.

— Что случилось? Почему ты стал таким печальным? Мышцы его шеи взбугрились узлами.

— В моей песне говорится, что я должен однажды покинуть мой народ. Я команч. Без них я буду ничем, Голубые Глаза.

Лоретта смотрела невидящим взором на движущиеся тени, наблюдая за игрой света костра.

— Это всего лишь легенда, Охотник. Глупая легенда. Ненависть уносится с ветром? Вершины холмов и большие каньоны крови! Другие времена и новые народы? — Она повернула к нему свое лицо. — Посмотри мне в глаза. Видишь ли ты в них новое утро с новыми начинаниями?

Он пристально посмотрел на нее, а затем хриплым шепотом, который проник в глубину ее существа, он произнес:

— Да. — Он произнес это слово так, что оно прозвучало многократным эхом в ее сознании.

Именно в тот момент Лоретта поняла. Он влюбился в нее. Она смотрела на его темное лицо, находившееся от нее так близко, что они дышали вместе, и что-то в ее сердце дрогнуло от жалости к нему и к себе. Она никогда не сможет полюбить его в ответ. Каньон ненависти и горечи разделял их. В этом, по меньшей мере, пророчество было верным.

— О, Охотник, не смотри на меня так.

В какой-то момент он приподнялся на локте над нею, его широкая грудь возвысилась бронзовым навесом, его плечи закрывали свет, оставляя освещенным только лицо.

— Ты украла мое сердце.

— Нет, — прошептала она. — Не говори так, даже не думай. Разве ты не понимаешь? Я никогда не полюблю тебя, Охотник. — У нее участился пульс. — Я боюсь…

Он положил на губы палец, взгляд его глаз стал теплым.

— Лежать со мной? Я не слепой, Голубые Глаза. Твое сердце лежит на земле от воспоминаний. Это пройдет. Ты придешь ко мне. Ты захочешь, чтобы я положил на тебя свою руку. Так будет. Боги сказали это. Она отвернулась.

— Я буду лежать с тобой, потому что я обещала и дала клятву перед Богом и священником. Но я никогда не захочу, никогда. — Рыдание застряло у нее в горле. — О Боже, что я делаю здесь? Я не хочу причинить тебе боль, Охотник, правда, я не хочу.

Он улегся рядом с нею и притянул ее снова в изгиб своей руки, прижав светлую голову к своему плечу.

— Kataikay. Ш-ш-ш, Голубые Глаза. Не плачь. Это будет хорошо.

— Как может быть хорошо? Я здесь, как в ловушке. Я не могу уйти. Я надавала обещаний и не уверена, смогу ли сдержать их. Мне страшно, Охотник. Я боюсь тебя и твоих людей, даже себя. Как может все быть хорошо?

— Это будет хорошо. Мой народ примет. Ты будешь заодно с ним, с этого момента, жена воина. Со временем ты захочешь быть рядом со мной. Твой страх уйдет. Ты будешь видеть. До тех пор этот команч подождет.

— Ждать? — прошептала она. — Ты хочешь сказать… — Она замолчала и посмотрела на него. — Ты не… заставишь меня?

Горло Охотника сжалось.

— Я не делаю никаких обещаний для тебя. Я жду теперь, да? Мы посмотрим, где наши мокасины упадут.

Чтобы успокоить ее, он начал рассказывать истории о своем детстве, о своем первом луке, выкинув часть о том, как попал в отца, о своей первой драке, о своей первой охоте. Он дошел до рассказа о своих победах, когда почувствовал, что ее тело, прижимавшееся к нему, расслабилось и ритм дыхания изменился. Его голос стих. Он смотрел вверх в темноту, обуреваемый желанием, которое нельзя было погасить. Пройдет еще немало времени, прежде чем он последует за своей Голубыми Глазами в черные глубины сна. Очень много времени.

Когда Лоретта проснулась на следующее утро, Охотника и ее брошенной одежды не было. Рядом с нею, на шкуре, — лежали юбка и блуза из оленьей кожи и пара красивых мокасин. Дрожащими руками Лоретта развернула блузу, узнав в ней ту, над которой трудилась Девушка. «Ein mah-heepicut», — прошептала ей Девушка. Теперь Лоретта знала, что слова означают «это твое». Глаза ее наполнились слезами.

Когда она подняла юбку, чтобы рассмотреть, в вигвам вошел Охотник, заставив ее спрятаться под прикрытием бизоньей шкуры. Блеснув озорной улыбкой, он сказал:

— Девушка послала одежду. В следующий раз ты не будешь завернута в такое большое количество wan-nup, да? Нам понадобится меньше времени, чтобы ничего не делать.

Он повернулся и ушел раньше, чем Лоретта осознала, что он пошутил. Еще больше времени потребовалось для того, чтобы она улыбнулась. За этой шуткой скрывался большой смысл. «В следующий раз понадобится меньше времени, чтобы ничего не делать». С легкостью в сердце Лоретта спрыгнула с кровати и облачилась в красивые одежды, которые Девушка сделала для нее. Все отлично подходило по размерам и сидело хорошо.

С пылающими щеками она провела рукой по мягкой, податливой коже, которая касалась груди. С тем же успехом она могла остаться обнаженной. Сзади блуза была чуть ниже талии, опускаясь прямо от границы бюста, свободная и легкая. Зная о привычке Охотника залезать руками к ней под одежду, она не могла себе представить, как будет носить эту блузу. Юбка не была намного лучше, достигая до колен, с легкой бахромой по окружности. Никакой нижней одежды или белья, ничего! Это было ужасно.

В горле Лоретты образовался небольшой ком, когда она посмотрела ниже изящно скроенной юбки на мокасины, красиво украшенные бисером. Девушка потратила так много времени и вложила столько труда. Лоретта понимала, что обидит ее, если откажется носить одежду. А этого она не могла допустить.

Лоретта подумала о своей матери, как бы чувствовала она себя, увидев свою дочь одетой, как сквау команчей. Эти мысли привели ее к другим, а именно, что, нравится это ей или нет, она не просто выглядела сквау команча, а в самом деле была ею, повенчанная со знаменитым своей жестокостью Охотником, который мог делать с нею все, что хотел и когда хотел, до тех пор, пока она не умрет.

ГЛАВА 21

В течение нескольких следующих дней жизнь в деревне приняла оборот, который для Лоретты был не то чтобы приятным, но по меньшей мере выносимым. До сих пор Охотник не осуществлял своих супружеских прав. Красный Бизон, к ее большому облегчению, отправился с друзьями на охоту, поэтому она была избавлена от его беспокоящего присутствия, и, как обещал Охотник, Лоретта была вольна ходить в деревне куда вздумается.